Мандельшта́м Осип Эмильевич (1891-1938), русский поэт. Начинал как представитель акмеизма. В семантически сложной, насыщенной литературными ассоциациями и культурными образами различных эпох поэзии Мандельштам - сопряжение вечного смысла «слова», культуры и истории бытия, трагическое переживание гибели культуры: сборники «Камень» (1913), «Tristia» («книга скорбей», 1922), лирико-философская «Грифельная ода». Цикл «Воронежские тетради» (1934-1937, опубликован в 1966); космическая, с апокалипсическими мотивами оратория «Стихи о неизвестном солдате» (1937). Автобиографическая проза «Шум времени» (1925), повесть «Египетская марка» (1928). Статьи «О природе слова» (1922), «О поэзии» (1928) и др. Книга «Разговор о Данте» (1933, опубликована в 1967). В 1934 за стихотворение против И. В. Сталина арестован и сослан на 3 года в Воронеж, в 1938 вновь арестован, погиб в пересыльном лагере.
* * *
МАНДЕЛЬШТАМ Осип Эмильевич - МАНДЕЛЬШТА́М Осип Эмильевич (1891-1938), русский поэт. Начинал как представитель акмеизма (см. АКМЕИЗМ). Поэзия насыщена культурно-историческими образами и мотивами, отмечена конкретно-вещественным восприятием мира, трагическим переживанием гибели культуры. Сборники «Камень» (1913), «Tristia» (1922), цикл «Воронежские тетради» (опубликован 1966). Книга «Разговор о Данте» (опубликована 1967), автобиографическая проза, статьи о поэзии. Репрессирован; реабилитирован посмертно.
* * *
МАНДЕЛЬШТА́М Осип Эмильевич [3 (15) января 1891, Варшава - 27 декабря 1938, лагерь Вторая Речка под Владивостоком], русский поэт, прозаик, переводчик, эссеист.
Из петербургской еврейской купеческой семьи. Учился в Тенишевском училище, увлекался эсеровским движением (воспоминания «Шум времени»,1925). В 1907-08 слушал лекции в Париже, в 1909-10 в Гейдельберге, в 1911-17 изучал в Петербургском университете романскую филологию (курса не закончил).
Символизм
Первые стихотворные опыты в народническом стиле относятся к 1906, систематическая работа над поэзией началась с 1908, первая публикация - 1910. Мандельштам примыкает к символизму (см. СИМВОЛИЗМ) (посещает В. И. Иванова (см. ИВАНОВ Вячеслав Иванович), посылает ему свои стихи). Его программа - сочетать «суровость Тютчева с ребячеством Верлена», высокость с детской непосредственностью. Сквозная тема стихов - хрупкость здешнего мира и человека перед лицом непонятной вечности и судьбы («Неужели я настоящий / И действительно смерть придет?..»); интонация - удивленной простоты; форма - короткие стихотворения с очень конкретными образами (пейзажи, стихотворные натюрморты). Поэт ищет выхода в религии (особенно напряженно в 1910), посещает заседания Религиозно-философского общества, но в стихах его религиозные мотивы целомудренно-сдержанны («Неумолимые слова...» - о Христе, который не назван). В 1911 принимает крещение по методистскому обряду. Из стихов этих лет Мандельштам включил в свои книги менее трети.
Акмеизм
В 1911 Мандельштам сближается с Н. С. Гумилевым (см. ГУМИЛЕВ Николай Степанович) и А. А. Ахматовой (см. АХМАТОВА Анна Андреевна), в 1913 его стихи Notre Dame, «Айя-София» печатаются в программной подборке акмеистов (см. Акмеизм (см. АКМЕИЗМ)). Программа акмеизма для него - конкретность, «посюсторонность», «сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия», преодоление хрупкости человека и косности мироздания через творчество («из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам»): поэт уподобляется зодчему, первая книга Мандельштама называется «Камень» (1913, 2-е изд.- 1916). Так же «зодчески» должно строиться и общество (стихи о всеединящем Риме, статьи «Петр Чаадаев», «Скрябин и христианство»). Стихи его приобретают высокую торжественность интонаций, насыɐБΑ‘QϠклассическими мотивами («Петербургские строфы», «Бах», «Я не увижу знаменитой «Федры»); в сочетании с бытовыми и книжными темами это порой дает остраненно-причудливые рисунки («Кинематограф», «Домби и сын»). К нему приходит известность в литературных кружках, он свой человек в петербургской богеме, задорный, ребячливый и самозабвенно-торжественный над стихами.
Война и революция
Первую мировую войну Мандельштам сначала приветствует, потом развенчивает («Зверинец»); отношение к октябрю 1917 как к катастрофе («Кассандре», «Когда октябрьский нам готовил временщик...») сменяется надеждой на то, что новое «жестоковыйное» государство может быть гуманизовано хранителями старой культуры, которые вдохнут в его нищету домашнее, «эллинское» (а не римское!) тепло человеческого слова. Об этом - его лирические статьи «Слово и культура», «О природе слова», «Гуманизм и современность», «Пшеница человеческая» и др. (1921-22). В 1919-20 (и позднее, в 1921-22) он уезжает из голодного Петербурга на юг (Украина, Крым, Кавказ: воспоминания «Феодосия», 1925), но от эмиграции отказывается; в 1922 поселяется в Москве с молодой женой Н. Я. Хазиной (Н. Я. Мандельштам (см. МАНДЕЛЬШТАМ Надежда Яковлевна)), которая станет его опорой на всю жизнь, а после гибели героически спасет его наследие. Стихи 1916-21 гг. (сборник Tristia, 1922, «Вторая книга», 1923) написаны в новой манере, значения слов становятся расплывчаты, иррациональны: «живое слово не обозначает предметы, а свободно выбирает, как бы для жилья, ... милое тело». Слова соединяются в фразы только звуками и семантической эмоцией («Россия, Лета, Лорелея»), связь между фразами теряется из-за пропусков ассоциативных звеньев. В тематике появляются «черное солнце» любви, смерти, исторической катастрофы, «ночное солнце» сохраняемой и возрождаемой культуры, круговорот времен, а в центре его - «святые острова» Эллады («На розвальнях...», «Сестры - тяжесть и нежность...», «Золотистого меда струя...», «В Петербурге мы сойдемся снова ...» и др.). К 1923 надежды на гуманизацию нового общества иссякают, Мандельштам чувствует себя отзвуком старого века в пустоте нового («Нашедший подкову», «1 января 1924») и после 1925 на пять лет перестает писать стихи; только в 1928 выходят итоговый сборник «Стихотворения» и прозаическая повесть «Египетская марка» (тем же отрывисто-ассоциативным стилем) о судьбе маленького человека в провале двух эпох.
Вызов власти
С 1924 Мандельштам живет в Ленинграде, с 1928 в Москве, бездомно и безбытно, зарабатывая изнурительными переводами: «чувствую себя должником революции, но приношу ей дары, в которых она не нуждается». Он принимает идеалы революции, но отвергает власть, которая их фальсифицирует. В 1930 он пишет «Четвертую прозу», жесточайшее обличение нового режима, а в 1933 - стихотворную инвективу («эпиграмму») против Сталина («Мы живем, под собою не чуя страны...»). Этот разрыв с официальной идеологией дает ему силу вернуться к творчеству (за редкими исключениями, «в стол», не для печати): его стихи - о чести и совести, завещанных революционными «разночинцами», о новой человеческой культуре, которая должна рождаться из земной природы, как биологическое или геологическое явление («Сохрани мою речь...», «За гремучую доблесть грядущих веков...», «Армения», очерки «Путешествие в Армению»). Ассоциативный стиль его стихов становится все более резким, порывистым, темным; теоретическая мотивировка его - в эссе «Разговор о Данте» (1933).
Ссылка и гибель
В мае 1934 Мандельштам арестован (за «эпиграмму» и другие стихи), сослан в Чердынь на Северном Урале, после приступа душевной болезни и попытки самоубийства переведен в Воронеж. Там он отбывает ссылку до мая 1937, живет почти нищенски, сперва на мелкие заработки, потом на скудную помощь друзей. Мандельштам ждал расстрела: неожиданная мягкость приговора вызвала в нем душевное смятение, вылившееся в ряд стихов с открытым приятием советской действительности и с готовностью на жертвенную смерть («Стансы» 1935 и 1937, так называемая «ода» Сталину 1937 и др.); впрочем, многие исследователи видят в них лишь самопринуждение или «эзопов язык». Центральное произведение воронежских лет - «Стихи о неизвестном солдате», самое темное из сочинений Мандельштама, с апокалиптической картиной революционной (?) войны за выживание человечества и его мирового разума. Мандельштам то надеялся, что «ода» спасет его, то говорил, что «это была болезнь», и хотел ее уничтожить. После Воронежа он живет год в окрестностях Москвы, «как в страшном сне» (А. Ахматова). В мае 1938 его арестовывают вторично - «за контрреволюционную деятельность» - и направляют на Колыму. Он умер в пересыльном лагере, в состоянии, близком к сумасшествию, по официальному заключению - от паралича сердца. Имя его оставалось в СССР под запретом около 20 лет.
